С самого утра шел дождь. Погода, видимо, решила в сотый раз доказать Вольфгангу, каким же ничтожеством являлся этот город. Зальцбург. Гиблое, по его скромному мнению, место. Как болото, из которого невозможно выбраться, и, чем больше ты барахтаешься где-то на поверхности, тем сильнее затягивает оно тебя в свои железные тиски. Со временем ты даже дышать не можешь, и живешь единственной мыслью о свободе. Интересно, а какая она? Что это значит – свобода? Жить по своим правилам, никому не подчиняться, думать лишь о своем благе… О, благодатная почва для эгоизма, но к черту.
Настроение было под стать погоде, а выпитый алкоголь только лишь подчеркивал ужасное чувство собственной никчемности. Вот он, Вольфганг Амадей Моцарт. Казалось бы, талантливый композитор, которому должны быть открыты двери во все салоны, но как бы не так! Вечно что-то мешает, не дает ему вырваться из тисков ужасной реальности и отправиться по просторам надежд и несбывшихся мечтаний…
Пальцы, нашедшие приют на деревянной поверхности стола, как всегда настойчиво отстукивали какой-то, ему лишь понятный, ритм. Какофония мыслей в голове совершенно отчетливо мешала сосредоточиться, и, дабы отвлечься еще сильнее, юный композитор взял себе еще один бокал вина. Превосходное, красное, да к чему это все!
Наконец расслабиться, почувствовав, как приятное тепло разливается по венам и неустанно посылает в мозг сигналы о том, что пора отдохнуть. Да, забросить все эти ненужные размышления и самобичевание, и пуститься, что называется, в пляс! Затуманенный разум вдруг совсем кстати отмечает, что вон та девица у выхода очень даже ничего, а у ее подружки потрясающая шейка… 
Может и правда все дело в погоде?

друг мой, не убей за этот ужас ТТ

Вина становилось все больше, все проблемы и плохое настроение постепенно отходили на второй план, мозг неустанно посылал в тело сигналы, расслабляя его и даруя столь долгожданный покой… Вдруг чей-то голос волной раздражающего звука врывается в сознание, сея хаос и какофонию. Вольфганг вздохнул и поднял глаза.
Итак, что мы имеем? Мужчина лет двадцати, держится уверенно и гордо, с явной аристократической осанкой – никак не походит на завсегдатаев и любителей сего заведения. Неужели так, традиционно мимо проходил?
- Отчего же нет? – губы растянулись в некоем подобии вежливой улыбки, а композитор широким приглашающим жестом указал на соседний стул, - мне будет чертовски приятно расширить круг своего общения, - жестом Вольфганг позвал юную девушку, которая разносила заказы, - давно вы в Зальцбурге? Не видел вас раньше. И да, - спохватился композитор, вдруг спешно порываясь с места и кланяясь незнакомцу, - мое имя – Вольфганг Амадей Моцарт, композитор! – с бесконечной гордостью представился Моцарт, тут же садясь обратно.
Да, порой собственное эго у него зашкаливало, и создавалось ощущение, что от его имени остальных людей просто должно приводить в экстаз. В глазах собеседника экстаза не было, зато плескалось явное удивление, что слегка расстроило Вольфганга. Но ничего, ведь у них впереди еще целая длинная беседа, он обязательно расскажет этому незнакомцу о своих операх, своих идеях и творениях, и тот всенепременно их оценит!
В его движениях и голосе имело место быть отчаяние, безусловно. А еще, где-то на краю сознания трепетала, будто последний осенний лист на ветру, надежда. Эфемерная, невесомая, грозящая вот-вот растаять. Но он все еще надеялся, не зная, что произойдет в ближайшие пять минут.
Последние баррикады осторожности рушились, словно карточный домик, словно треск шелка под острым ножом. А ведь ему сегодня приснился такой странный сон… Мужчина, никогда не доверяющий предрассветным видениям, вдруг задумался с утра, а что же это могло значить?.. Боль, экзотической бабочкой танцующая где-то на краю сознания, скорость, бег – битва. Бесконечные раны, ломота в костях, предсмертный бред, и окровавленный кинжал в руках. Жестокость. Та, которую так хочется забыть, но которая возвращается к нам вновь и вновь. Страх испуганным мотыльком летит на просвет сознания, холодком расползается по спине, заставляет дрожать ладони и начисто сбивает дыхание.
А вообще, Вольфганг любил разговоры на душещипательные темы, из него мог бы выйти вполне неплохой, по меркам современности, психолог. Правда, с самообладанием бывали иногда проблемы, но ведь это не так уж и важно – людей выслушать он мог в любом состоянии. Если конечно эти люди сами не нарываются на скандал, вот совсем как некая дама пару дней назад. Знала же, что делает, когда напрашивалась на спонтанный психоанализ Вольфганга Моцарта. Зачастую этот мужчина препарировал чужие души с холодной точностью лазерного скальпеля. И столь же безжалостно. Но нет… Удивительно, с какой изощренной жестокостью могут друг друга истязать двое, искренне полагая, что действуют для его (ее) же блага. За эти годы они измотали друг другу души, растерзали их, разорвали на кусочки и попрыгали сверху для пущей надежности. Амадей усмехнулся, но ничего не сказал.
А тем временем, взяв один из подносов, прислуга переставил на него графин с темно-красным вином, весьма терпкого и интересного вкуса – весь секрет в том, что туда добавляли вишню, - два бокала, несколько яблок и еще один графин, чуть запотевший, как говорится – для любителей экстрима. Глинтвейн, дамы и господа – подается с белым хлебом. Корица и гвоздика, лимон, мед, кориандр… Знают же, черти, чем можно порадовать герра Моцарта!
- Надеюсь, вам понравится глинтвейн – здесь подают довольно редкий сорт вина, - улыбнулся композитор, когда поднос оказался перед ним. Итак, все готова для нового знакомства и очередного задушевного разговора.